Буфорд Пуссер: путь от спортивного феномена до символа жесткой справедливости и фигуранта громкого расследования
Буфорд Хей Пуссер родился 12 декабря 1937 года в округе Макнейри, Теннесси. С юности выделялся габаритами и физической силой: при росте 198 сантиметров он играл за школьные футбольную и баскетбольную команды, где быстро стал заметной фигурой. После школы Пуссер ненадолго поступил на службу в морскую пехоту США, но был досрочно демобилизован из‑за астмы. В поисках применения своему характеру и силе он перебрался в 1957 году в Чикаго и вышел на дорожку шоу-рестлинга, получив на арене прозвище «Буфорд-бык». Там же он встретил Паулину Маллинс, с которой обвенчался 5 декабря 1959 года.
Пара вскоре вернулась в Адамсвилл, родной город Пуссера. Здесь он стремительно пошел в гору в правоохранительной системе, сначала заняв местную должность, а затем — после гибели шерифа округа Макнейри Джеймса Дикки в 1964 году — был избран шерифом. В 27 лет он стал самым молодым шерифом в истории штата, и почти сразу перенаправил энергию на войну с тем, что считал главной язвой региона: организованными преступными группировками «Дикси Мафия» и «State Line Mob», зарабатывавшими на контрабанде самогона, подпольных азартных играх, проституции, грабежах и насилии на границе Теннесси и Миссисипи.
С первых месяцев службы Пуссер столкнулся с ожесточенным сопротивлением. В ноябре 1964 года его семь раз ударили ножом. За время противостояния в него стреляли как минимум восемь раз; он неоднократно переживал физические нападения и, по воспоминаниям музея его имени, однажды отбился сразу от шестерых нападавших. Политика Пуссера была предельно прямолинейной: рейды на притоны и игорные дома, перекрытие маршрутов самогонщиков, демонстративная готовность идти на риск. Это сделало его в одночасье и героем для части жителей округа, и персональной мишенью для тех, чьи интересы он подрывал.
Самое драматичное событие его биографии произошло на рассвете 12 августа 1967 года. По классической версии, около 4:30 Пуссер получил звонок о беспорядках у границы штата. Он сел в машину, Паулина настояла поехать с ним. На подъезде к трассе Нью-Хоуп их автомобиль обстреляли: первый залп поразил Паулину в голову. Пуссер попытался уйти от преследования и оказать жене помощь, но вскоре их настигла вторая машина, и огонь возобновился. Шерифу прострелили челюсть, Паулина получила второе попадание в голову и скончалась.
Выписавшись из больницы, Пуссер назвал четверых предполагаемых организаторов и исполнителей. Среди них — лидер «Дикси Мафии» Киркси МакКорд Никс‑младший, которого он публично считал заказчиком засады. Довести кого‑либо до суда тогда ему не удалось, однако его репутация бескомпромиссного борца с преступностью, действующего практически в одиночку, закрепилась окончательно. В то же время трое названных им предполагаемых киллеров вскоре были убиты: Карл Дуглас Уайт — в 1969 году в Миссисипи, Джордж Макганн и Гэри Макдэниел — в 1970‑м в Техасе. В обоих эпизодах в прессе звучали версии о причастности сторонних лиц, возможно, нанятых ради мести за Паулину, но прямых доказательств этому не появилось.
Карьеру и жизнь Пуссера оборвала катастрофа 21 августа 1974 года недалеко от Адамсвилла. Он потерял управление, врезался в насыпь, машина загорелась. Официально это признали несчастным случаем; шерифу было всего 36. Однако сомнения преследовали дело и после его смерти: близкие, включая дочь, считали, что Никс мог организовать устранение даже из тюрьмы, хотя доказательства так и не были обнародованы.
Многие десятилетия образ Пуссера жил на стыке легенды и протокола: один из самых молодых шерифов в истории Теннесси, человек, бросивший вызов мафии, и символ «жесткой руки» в маленьком пограничном округе. Его история оказала заметное влияние на поп-культуру и прочно укоренилась в народной памяти как притча о цене справедливости и личной мести.
Новый поворот в нарративе случился в 2025 году, когда власти Теннесси объявили о появлении множества улик, трактующих события той августовской ночи иначе. По заявлению следователей, повторный анализ материалов дела, включавший современные методы трассологии, криминалистики крови и баллистики, выявил несоответствия в версии, которую Пуссер озвучивал после покушения. В частности, отмечено, что характер брызг крови и распределение фрагментов стекла указывают на стрельбу извне, тогда как шериф утверждал, что смертельные выстрелы пришлись в салоне во время преследования. Отдельные эксперты также указали на несостыковки в траектории ранений Пуссера: повреждение челюсти, по их словам, могло соответствовать диапазону углов, которые трудно совместить с описанным маневрированием и обстрелом из двух автомобилей.
Среди выявленных деталей упоминались признаки возможного домашнего насилия, зафиксированные в ранних медицинских документах по Паулине и ранее не интерпретированные в уголовно‑правовом контексте. Следствие также отметило странности в таймлайн‑модели: расхождения по времени звонка, выезда, первых выстрелов и появления второго автомобиля. Указывалось и на баллистический диссонанс: часть извлеченных пуль, по данным экспертов, не совпала по нарезам со стволами предполагаемых оружий, фигурировавших в старом деле, а в месте обстрела не обнаружено ожидаемого количества гильз, что поставило под вопрос масштаб перестрелки, описанный Пуссером.
Эти выводы не означают автоматического признания вины, но придают истории новый оттенок. Власти заявили, что рассматривают версию, согласно которой выстрелы по Паулине могли быть произведены вне машины из близкой дистанции, а реконструкция события — искажена. Для сторонников Пуссера это звучит как попытка переписать историю, для критиков — как давно назревшая ревизия мифа. Фактически речь идет о проверке соответствия героического нарратива объективным следам на месте преступления.
Почему подобное стало возможным спустя полвека? Во‑первых, технологический прогресс: современные алгоритмы анализа брызгов крови, оцифровка архивов, реконструкция по 3D‑моделям и нейросетевое сопоставление фотосвидетельств позволяют переосмысливать старые дела. Во‑вторых, появились новые свидетельские показания и уточнения из частных архивов, ранее недоступных следствию. В‑третьих, вырос запрос общества на прозрачность там, где когда‑то давлели статус, харизма и легенда.
Справедливости ради, у версии следствия есть слабые места. Материалы шестидесятилетней давности фрагментарны, цепочки хранения вещественных доказательств неоднократно прерывались, а значит, часть улик могла быть утраченна, повреждена или контаминирована. Описания очевидцев противоречивы, и любой ретроанализ неизбежно опирается на вероятностные модели. И наконец, политический контекст: фигура Пуссера за десятилетия обросла столькими ожиданиями и эмоциями, что любое новое заявление становится объектом давления со всех сторон.
Как это влияет на оценку его наследия? В имидже Пуссера всегда уживались две линии: честолюбивый реформатор, идущий против криминала, и человек с жесткими методами, не раз балансировавший на грани закона. Даже если официальные лица сегодня ставят под сомнение его рассказ о ночи в августе 1967‑го, это не стирает того факта, что в середине 60‑х он действительно стал ключевым противником мафиозных сетей вдоль границы штатов. Но и героизация без остатка больше не выглядит убедительной: прошлое требует нюансов.
С юридической точки зрения пересмотр дела означает потенциальное открытие отдельного производства по факту гибели Паулины с вынесением заключения о вероятной реконструкции событий. Поскольку Пуссер мертв, речь не идет о суде над ним; ключевая цель — историко‑правовая квалификация, удовлетворение интересов пострадавшей стороны и снятие вопросов с прежних фигурантов, если таковые фигурировали по косвенным данным. Такой формат — редкость, но не исключение в громких делах с сильным общественным резонансом.
Для жителей округа Макнейри этот пересмотр — больше, чем криминалистическая задача. Это разговор о том, как образ «народного героя» формируется медиа, страхами и потребностью в простых ответах. О том, можно ли допускать культ личности в полиции, и как следить, чтобы борьба с преступностью не превращалась в личную войну. И о том, почему учреждения должны быть сильнее отдельных харизматичных фигур.
Что касается смерти самого Пуссера в 1974 году, вопросы остаются. Версия умышленного убийства выглядит правдоподобной для тех, кто вспоминает длинный список его врагов, но официальные данные по аварии бедны на доказательства умысла. Рассмотрение обеих гипотез — несчастный случай или устранение — упирается в те же ограничения: старые экспертизы, отсутствующие записи, неполный осмотр места происшествия по меркам сегодняшних стандартов.
Разворот в 2025 году не отменяет сложной фигуры Буфорда Пуссера. Он остается символом эпохи, когда один человек действительно мог заметно изменить криминальный ландшафт небольшого округа — ценой личного риска, семейной трагедии и последующего мифологизирования. Новые улики добавляют важный слой — ответственность за насилие в частной сфере и необходимость смотреть на легенду под углом фактов.
Итоговая картина противоречива, как и сама жизнь Пуссера. Перед нами не сказка о безупречном спасителе и не черно‑белый портрет злодея. Это история о власти, болевой планке, цене репутации и о том, как истина, даже через десятилетия, продолжает требовать точности. Если расследование подтвердит выводы о событиях 12 августа 1967 года, обществу предстоит трудный пересмотр прошлого. Если же часть «новых» улик окажется неприменимой, останется старый урок: важнее легенд — строгая процедура и проверка каждым фактом.
